В середине июня министерство образования и науки Украины запретило образовательным учреждениям страны сотрудничество с фондом «Русский мир» и его партнерскими организациями — «Русскоязычная Украина», «Русское единство», «Одна Родина» и «Русская школа» (с одноименным журналом). По мнению замминистра Павла Полянского, якобы эти организации «пропагандируют враждебную интересам Украины идеологию». Корреспондент «Известий» узнал у исполнительного директора фонда «Русский мир» Владимира Кочина, как строится работа на Украине сейчас.

— После этого приказа вам действительно пришлось закрыть свои проекты на Украине?

— В сущности, ничего не поменялось — мы продолжаем свою работу с нашими партнерами (как с указанными в этом документе, так и с другими). Преподавателей русского языка на Украине много, и их нужно поддерживать. Пока это возможно. Мы без каких-либо трудностей смогли организовать участие детей с Украины, как, впрочем, и других детей из стран СНГ, в лагере «Молодежь Европы за мир», который проводился в Белоруссии, под Минском, к юбилею Победы.

— «Русскомировские» организации обвинили в пророссийской пропаганде. У этих претензий есть основания, на ваш взгляд?

— Мы не занимаемся пропагандой политических позиций, целью фонда является поддержка проектов, связанных с продвижением русского языка и русской культуры за рубежом. Мы не можем заставлять или просить наши диаспоры участвовать в акциях в поддержку интересов России — нас закроют на следующий же день. Но мы можем обеспечивать соотечественников информацией о России из первых рук. Почти во всех наших центрах теперь есть система Integrum, которая в онлайн-режиме предоставляет доступ к базе актуальной российской прессы. В Канаде человек может читать новый номер «Известий» в тот же день, что и мы с вами.

— Сколько украинских центров «Русского мира» осталось?

— Было 14. На днях мы получили официальное уведомление о закрытии только одного — в Херсоне. Нам написали, что в существующих условиях они не могут продолжать работу. Здесь важно то, что, строго говоря, все эти центры не являются нашими представительствами. Мы же некоммерческая организация и не можем иметь филиалов за границей. У нас всё строится на договорных отношениях с местными университетами, библиотеками, обществами. Мы заключаем генеральное соглашение о сотрудничестве и в его рамках реализуем те или иные проекты. Поэтому собственно руководить «филиалами» мы не можем. Можем только убеждать.

— Как выглядит ежедневная работа ваших центров?

— Мы заключаем соглашение — например, с местным университетом. В соответствии с ним наши партнеры предоставляют площадку и доступ к интернету, назначают штат сотрудников, которые обеспечивают повседневную деятельность, — в частности, организующих курсы русского языка, причем не только для студентов, но и для всех желающих. Мы же оснащаем центр оборудованием, литературой, средствами доступа к российским СМИ, телевизионным каналам. Но это только одно из многих направлений нашего фонда.

— Вы опираетесь на опыт других подобных организаций — например, американского агентства USAID, американского агентства по международному развитию?

— USAID лучше сравнить с Россотрудничеством. Мы скорее работаем на одном поле с British Council, Институтом Гёте. Нужно сказать, что из таких организаций — мы самые молодые. Институт Гёте, например, был открыт еще 1950-е годы, а мы начали работать с 2007 года. Исходные условия у нас разные, и приходится нагонять. Чему-то, конечно, мы завидуем. У того же Института Гёте уже давно есть разветвленная сеть по миру. Только в России они имеют больше сорока центров — практически во всех российских университетах, где преподается немецкий язык. И бюджеты у нас несопоставимы. Мы поддерживаем грантами только каждую десятую заявку, которая к нам приходит, — на остальные просто не хватает средств.

— Но недавно стало известно, что Министерство образования и науки РФ в ближайшие 5 лет собирается потратить на продвижение русского языка за рубежом 3,75 млрд рублей. Этого тоже будет недостаточно?

— Продвижение русского языка — это многоплановая задача, эти деньги пойдут не к нам. Если бы мы освоили такие средства, уже везде был бы русский флаг (смеется). У нас есть ежегодная, зафиксированная в бюджете сумма, — сейчас, в связи с секвестром бюджета, ее сократили до 427 млн рублей. С этого года Министерство образования будет распределять гранты, и мы, как некоммерческая организация, можем подать заявку на грант — это единственная юридическая возможность для нас реализовать часть образовательных проектов. Мы не просим деньги на свое содержание — мы и так расходы на него максимально сократили в этом году.

— Какой процент частных средств в бюджете фонда?

— К сожалению, очень небольшой. Всего порядка 2–3% от общей суммы. Почему-то наши предприниматели не хотят вкладываться даже в те проекты, которые напрямую связаны с их бизнес-интересами. Сколько у нас совместных или дочерних предприятий за рубежом! Зарубежные партнеры просили: «Давайте сделаем профессиональное училище, чтобы готовить на местах кадры, говорящие на русском языке». Идея хорошая, но нам самим, в одиночку, подобный проект не потянуть: реализовать его можно только при поддержке российских бизнес-структур. Но от них пока — никакой реакции.

— Как вы делите сферу деятельности с Россотрудничеством?

— Никак не делим. Конечно, мы пересекаемся в работе, и они нас всегда поддерживают. Агентство — официальная структура МИДа, и у нас в учредителях МИД. Но у нас разная специфика работы. Вот они как раз официально занимаются пропагандой российской политической позиции. Мы же занимаемся популяризацией русского языка, русской культуры.

Кроме того, у нас есть свои преимущества. Больший простор для маневра, например. У Россотрудничества есть представительства почти по всему миру, но практически везде — только в столицах. А мы можем себе позволить работать в удаленных регионах страны, так как опираемся на партнеров. Наши центры расположены в библиотеках и университетах в различных уголках, необязательно в столицах государств. Они есть там, где есть заинтересованность местных граждан, где есть их инициатива и желание изучать русский язык, учить ему своих детей.

— Вы в своей работе ощущаете смену отношения к России после событий последних полутора лет?

— В рамках даже одной страны отношение у разных групп граждан может варьироваться весьма значительно. Где-то в европейских странах под влиянием официальной пропаганды отношение ухудшилось, но каких-то кардинальных изменений ни в отношении, ни в плане преподавания русского языка не произошло. Число билингвальных школ в мире растет. Университеты если и корректируют планы по преподаванию русского языка, то это скорее связано с демографической ситуацией последних лет и сокращением общего потока студентов.

В ряде регионов, наоборот, наблюдается всплеск интереса к России. Например, в Сирии русский язык в школах вводят в обязательную программу изучения, и мы им сейчас будем помогать в подготовке преподавателей. Недавно мы начали на Суматре преподавание русского языка — впервые в истории Индонезии. На первое время мы набрали сто студентов, и половина из них приедет в Россию продолжать образование. В этом году у нас начинает работу еще один совместный проект с Министерством образования — в Россию приедут кубинцы, готовые обучаться на русском языке. Мы оплачиваем дорогу, а квоты предоставляет Министерство образования. А это очень важно — как показывает практика, те, кто у нас учился, на 99% остаются пророссийски настроенными.